Обратная эволюция украинского политсознания
Много лет назад мой приятель написал диссертацию, которая называлась примерно так "Обратная эволюция (деградация и регрессия) элиты при доминировании принципов негативного отбора".
Это было что-то мудреное на биологическую тему, где на каких-то бобах и мушках дрозофилах доказывалось, что если в принципы отбора элитных биологических организмов попадал какой-либо негативный фактор, и тем более становился доминирующим, то элитные организмы очень быстро мутировали даже не в обычные, а в антиэлитные. То есть запускался своеобразный механизм "обратного развития" - регресса.
Иначе говоря, если, выводя породу "белокурых бестий" - красавцев и красавиц, вы в принципе отбора, селекции заложите что-то неправильное, то вместо моделей получите даже не простых людей, а антимоделей - "крокодилов", "чудовищ", "бомжей", которые при этом еще и постоянно регрессируют.
И вот это сугубо биологическое исследование было засекречено, потому что у кого-то из рецензентов возникла ассоциация, что советское коммунистическое политбюро – это уже не элита, а антиэлита: сборище не мудрецов и провидцев, а слабоумного и непрерывно деградирующего человеческого "отстоя".
В последнее время развитие украинской политической ситуации побуждает все чаще и чаще вспоминать это исследование. Налицо то, что наша "элита" на глазах превращается в антиэлиту и то, что механизм ее деградации работает безостановочно, неумолимо и беспощадно, словно "ОНА" на известных билбордах.
В детстве автор когда-то с увлечением прочитал известный приключенческий роман Мариэтты Шагинян "Мисс Мэнд". Там как раз рассказывалось, как один из героев, ставя над собой опыты, чтоб превратить себя в сверхчеловека, случайно запустил механизм не развития, а регресса и постепенно стал превращаться в обезьяну. Насколько можно он это скрывал специальными корсетами, одеждой, бритьем волос. Но в один прекрасный момент все увидели, что это уже не человек, а мутант-обезьяна. О том же, в принципе, и бессмертное "Собачье сердце".
И вот сегодня возникает все более стойкое мистическое ощущение, что если снять с многих наших "властителей дум и виртуозов свободы слова" костюмы "Бриони" и Пустовит, соскоблить сантиметровый слой макияжа и телестудийной косметики, если отмыть их от всяких там шанельных запахов, то мы как раз увидим еще дебелые, но уже мохнатые тельца, попахивающие псиной.
Видимо, не только автор засек эту удивительную трансформацию. Недавно руководитель ассоциации психологов Украины, Семен Глузман, заметил, по его словам, "удивительный феномен": "С каждым годом среди них (политиков, депутатов – прим.авт.) все больше и больше плохо выговаривающих слова, худо мыслящих, дурно лгущих…". А когда ученый такого ранга делает столь конкретные обобщения, то об обратной эволюции политиков можно уже говорить как о медицинском факте.
И это было бы, наверное, их частным делом, какой эволюционный или антиэволюционный путь они избрали, - пусть бы себе бодро шагали вниз по эволюционной лестнице хоть до Трипольской культуры, - если бы от них не зависели наши судьбы, ситуация в стране и перспективы будущего.
Понятно, что в условиях демократии предписать, например, орангутангу сидеть в клетке, а не в парламенте, или неандертальцу стоять на постаменте исторического музея, а не за министерской трибуной, мы не можем, если они общенародно избраны. Но мы можем хотя бы откровенно проговорить и причины, и последствия запуска обратного антиэволюционного механизма селекции элит.
Итак, причины.
Причины достаточно тривиальны. Категорически нельзя нарушать главный принцип селекции и развития - что мушек дрозофил, что народных избранников. Он ни в коем случае не должен происходить по неаутентичным и неестественным для системы отбора признакам.
Ну, например, если хотите получить самую плодовитую самку дрозофилы, то надо ее отбирать строго по соответствующим биологическим факторам – активность половой жизни, скорость забеременевания, количество потомства. Но нельзя ее отбирать по любому внебиологическому фактору. Хотя бы по сходству жужжания ее с ритмикой дактилей поэзии Гомера. В противном случае мы получим рой слепых инфантильных мушек с гомерическим жужжанием, а не плодоносный отряд востроглазых жадных самок с венерическим желанием.
Точно также фатально недопустимо избрание политиков по любым неполитическим признакам. А именно такой неполитический, или даже, в принципе, антиполитический фактор сегодня стал доминирующим в политическом отборе.
Деньги
Монетаризация политики, вообще, и монетаризация политической психологии и генетики, в частности, то есть превращение денег в главный инструмент политического отбора, безусловно - главная причина деградации политэлит.
Не знаю, кто точно и когда именно первый внес "реальные", серьезные деньги в парламент. Но тот, кто это сделал, совершил главное политическое преступление века, потому что занести деньги в парламент – это все равно, что занести стафилококк в роддом. После этого и парламент, и роддом нужно закрывать и строить что-то новое на не загаженном месте.
Дело в том, что парламент любой настоящей страны выполняет функцию своего рода светского Храма. Задача любой религии мира – воспитывать в человеке стремление к высшему. И задача Парламента в любой нормальной стране – тоже воспитывать в людях стремление к высшему. Только в первом случае под высшим понимается Бог, а во втором – Закон.
Почему во всех цивилизованных странах мира так панически боятся соединения денег и власти, политики и бизнеса? Причем боятся чуть ли не больше, чем соединения половинок критических масс в ядерных бомбах на военных складах.
Да потому что деньги - это всегда частный интерес. А настоящая политика – всегда интерес общественный (а подлинная религия – интерес, то есть промысел божественный).
То есть деньги всегда опускают человека (и в прямом, и в переносном смысле) до уровня базовых его первобытных инстинктов – завладеть, отнять, спрятать… Деньги – это наши первичные, неизменные инстинкты, оторвавшиеся от сознания, сублимированные и аккумулированные в нарезанной специальной бумаге.
Интуитивно чувствуя опасность неизменных инстинктов, "которые гуляют сами по себе", тем более, таких базовых инстинктов, как алчность, жадность, зависть, злоба, человечество, параллельно с денежной системой, создавало ее противовес. И вот такими главными противовесами и были политика и церковь.
Именно поэтому торговцев всегда изгоняли из храмов, хотя сами по себе они могли быть замечательными и полезными обществу людьми.
Именно поэтому во всех парламентах мира не увидишь денег даже в буфете – там как-то стараются обойтись внеденежными формами расчета, чтобы даже никаких посторонних ассоциаций и аллюзий не возникало у народных избранников. Именно поэтому почти все парламенты цивилизованного мира даже архитектурно строятся таким образом, чтобы там не было закутков, где можно незаметно передать из рук в руки деньги.
В Германии так вообще и бывший боннский, и нынешний берлинский Бундестаг практически сделаны прозрачно-стеклянными. Такие же стеклянные у немецких "нардепов" их кабинеты, чтобы было абсолютно видно, что же происходит за этими стеклянными стенами.
Наша же ВР, по количеству разного рода закоулков, "нычек" и тупичков, вроде бы специально приспособлена для того, чтобы незаметно передавать из рук в руки конверты, портфели и дипломаты.
Мне мои коллеги рассказывали много забавных случаев. Когда, например, во время передачи в парламентском туалете большого объема дензнаков за какое-то голосование (кажется, вопрос касался приватизации одного из металлургических заводов), бумажный куль разорвался и весь не очень чистый кафельный пол был "украшен" гордым профилем Франклина, словно персидским ковром.
Говорят, что больше всех тогда изумилась уборщица, которая случайно зашла в это время в туалет и увидела, как несколько нардепов активно работают вениками, сгребая очередной "лимон" в угол. Уборщица сначала буквально онемела. А потом, зардевшись, сказала: "Та не треба мені допомагати. Я й так знаю, що ви - за простий народ"…
То есть у нас случилось то, что случилось. Деньги вторглись в политику, избрав своими "вратами" парламент, и заполонили все, вытеснив из политики, как общественный интерес, так и высокие человеческие чувства.
Как говорил Тенесси Уильямс, "чем больше у тебя денег, тем больше знакомых, с которыми тебя не связывает ничего, кроме денег". Или как говорил безыменный герой одного вестерна, "если деньги – все, что вам нужно, то это все, что вы получите".
Соответственно, все человеческие связи в политике свелись к денежным, а вся политическая практика свелась к "дерибану".
Чтобы не выглядеть ханжой, еще раз подчеркну, что деньги – это замечательный стимул совершенствования человека во многих сферах. За деньги можно дольше работать, выше прыгать, результативнее играть в футбол или драться на ринге. За деньги даже можно творить хорошую, а иногда и гениальную музу.
Но за деньги нельзя сделать две вещи - нельзя верить в своего Бога и нельзя любить свой народ.
А нардепы, купившие свои мандаты, как раз считают, что они купили и любовь к народу, и любовь народа. Тем самым приобщившись к какой-то сверхкасте политических небожителей.
Как-то я с одним знакомым "восточным человеком" из узбекского Оил Межлиса зашел в любимый ресторан нашего политического бомонда "Первак". Там у входа висит забавная скульптура, изображающая громадного мясистого хряка с маленькими ангельскими крылышками.
Увидев этот, то ли овеществленный химерный фантом нашего подсознания, то ли символ "птичье-свинячего гриппа", мудрый "восточный человек" философски произнес: "Если свинье дать крылья орла, то это будет не орел, а свинья с крыльями орла". Помнится, я тогда не удержался, а развил тему, сказав, что если свинье дать депутатский мандат, то это будет не депутат, а свинья с депутатским мандатом.
Короче, если во многих сферах деньги – механизм и стимул эволюции и развития личности, то в политике, как и в религии – это бесспорный механизм и стимул регресса и разрушения личности.
Если принять этот постулат, тогда сразу же возникает следующий вопрос. А до какого уровня возможен регресс личности, точнее политической личности? Когда-то на этот вопрос уже ответил Фрейд в своей, пожалуй, самой гениальной работе "Тотем и табу".
Пределом, до которого может опуститься (или могут опустить) личность – это племенное, архаичное сознание, где общественными регуляторами выступают догосударственные, докультурные и первобытные регуляторы, базовыми из которых являются тотем и табу.
Тотем
Напомню, что Тотемом в первобытном обществе являлся некий всемогущий дух животного, который покровительствовал и патронировал данной социальной группе.
Причем самое интересное, что животное-покровитель или, говоря современным языком, "крышующее" животное, никак не соотносилось с эмпирическим опытом тотемной группы.
Например, Тотемом эскимосов является не морж, не олень, не кит, а верблюд, которого вряд ли кто-то из них хоть раз видел в жизни.
Подобным, несколько мистическим образом формировались Тотемы и наших депутатов.
Я думаю, мало кто из депутатов БЮТ, при всей их любви к экзотическим странам и к сафари на необычных особей, видел, а тем более держал в руках, живую саламандру. Тем не менее, какое-то время саламандра была бютовским Тотемом, пока ее не заменила не менее необычная мутант – ТИГРЮЛЯ.
Правда, бывают и вполне объяснимые механизмы возникновения тотемов, скажем, от обратного. То есть путем дистанциирования от какого-то животного. Так! совсем недавно у большой социально-политической группы Тотемом был "не козлы".
Иногда Тотем даже является во сне. Так было у меня самого, когда я состоял в Партии "Вольные демократы". И во время перелета по маршруту Ашхабат-Киев мне приснилось, что Тотемом нашей партии является Белая Ворона. И Ворона потом действительно украсила знамена нашей партии.
Или самый простой и рутинный вариант, когда Тотемом объявляется мультяшное животное, как, например, в недавнем прошлом, кот Леопольд – у "регионалов", или, в недалеком будущем, плачущий крокодил Гена (крокодил Вова?!), – у литвиновцев.
Правда, анимация иногда играет злую шутку, смешивая вместе одушевленные и неодушевленные предметы, и тогда возникает путаница и Тотемом может стать не животное, а, скажем, "голубой вагон". Как это случилось у отдельных нардепов. Но это отдельная история.
Особенность тотемного сознания заключается также в том, что Тотем, в отличие от газовых схем, не работает без посредников. Скажем, не саламандра, сама по себе, защищает свое племя, блокируя против них иски в судах или не выделяя денег на досрочные выборы. (Хотел бы я посмотреть, что бы сделал с этой саламандрой тот же Зварыч, если бы она, маленькая, появилась, да еще и без конверта, в суде, защищая своих подопечных).
Поэтому даже на этом архаичном уровне политсознания всегда возникает Посредник, который как бы именем тотемного священного и всемогущего животного вершит все дела племени. И всегда этот Посредник сам неизбежно становится Тотемом – священным животным, на которого должны распространяться все соответствующие почести, жертвоприношения и другие отправления культа.
Есть несколько признаков завершения тотемизации Посредника. То есть превращения его из обычного соплеменника в Тотем племенного божества.
Во-первых, Тотем должен быть бессмертным. (В политическом контексте это означает, естественно, политическое бессмертие. То есть его нельзя сместить с пьедестала, кем-либо заменить, переизбрать на срочных или досрочных выборах или отправить на пенсию).
Во-вторых, Тотем должен быть всемогущ. (То есть в рассматриваемом плане для него не должно быть нерешаемых юридических, финансовых или ресурсных проблем. Типа: сказано-сделано. И пусть проблемы возникают у других).
В-третьих, Тотем не знает ни страха, ни сомнений, ни усталости. (Когда-то Маркс говорил, что самого плохого архитектора отличает от самой хорошей пчелы то, что у него до начала работы всегда есть какой-то план, а у пчелы – нет.
Зато можно сказать, что самую плохую тотемную пчелу отличает от хорошего архитектора то, что она работает постоянно, не зная ни страха, ни сомнений, ни усталости. А последний постоянно в чем-то сомневается, боится сделать ошибку в проекте, да еще вынужден спать, есть и пить кофе и коньяк в перерывах).
В-четвертых, Тотем вездесущ. (Например, он одновременно может услышать каждого).
И, наконец, в-пятых, Тотем, как правило, анонимен. (В африканских племенах с тотемной культурой до сих пор под страхом смерти нельзя называть вслух имя своего Тотема. Его просто называют "он" или "она").
Но вот если Тотем демонстрирует все эти истинные качества, тогда начинается кульминация обожествления, обряжения в белоснежные тоги и вознесения (политического) на немыслимые высоты. Тогда же начинается ритуализация отношений между Тотемом и племенем, который предполагает сложные процедуры публичного поклонения, камлания, даро-и-жертвоприношения.
Сильный Тотем полностью опровергает базовый постулат цивилизованного менеджмента - "любая компания оказалась бы загнанной в угол, если бы ее стратегия зависела от того, что может сделать один человек, пусть даже самый гениальный". Как раз наоборот: чем сильнее
Тотем, тем более зависима стратегия социума исключительно от него одного (одной). И тем счастливее жизнь у его сторонников, поскольку Тотем сам и объясняет им, что такое счастье: "счастье – это поклоняться Тотему".
Но тут возникает проблема. И это проблема называется
Табу
Табу – то есть система простейших племенных запретов – есть вторая регулятивная часть примитивно-архаичного социума. Поклонение и запрет - вот два главных его регулятора.
Тот же Фрейд прекрасно показал, как в первобытном обществе возникают первые запреты. Например, на инцест – кровосмешение, или на "крысятничество" - на воровство из "общака".
Потом из этих наивных запретов выросло то, что мы называем "человеческой культурой". Поскольку культура – это и есть система запретов, которые, правда, уже не воспринимаются, как внешние запреты архаично-племенного тотемного времени.
(Скажем, культурного человека не надо пугать карами за нарушение запрета – "не плюй на пол". Этот запрет уже внутренне встроен в его сознание и даже подсознание).
Иначе говоря, Табу – это базовый уровень, из которого начинает строиться любая человеческая культура. И самое досадное здесь заключается в том, что Тотем и Табу взаимосвязаны отрицательной связью, корреляцией. То есть, чем сильнее Тотем, тем слабее Табу.
Действительно, зачем нужно иметь сильные запреты, если Тотем и сам регулирует все отношения, и сам объясняет - что можно, а что нельзя.
Сильный Тотем, в принципе, заменяет собой закон. Отсюда "тотемное" выражение "закон - это я".
Сильный Тотем подменяет собой совесть. Отсюда "тотемное" изречение "я избавлю вас от химеры под названием совесть".
Сильный Тотем подменяет собой нравственность и мораль. Когда одному и самых сильных тотемов в истории - Гитлеру - доложили, что его подчиненные занимаются аморальными вещами - садомией - фюрер ответил: "Это не мешает им быть настоящими арийцами".
Иначе говоря, сильный Тотем, как универсальный и единственный социальный регулятор, уничтожает даже Табу, погружая своих апологетов фактически в языческое, догражданское и докультурное состояние.
Видимо, этот феномен объясняет причину, почему при абсолютных диктатурах может расти экономика, военная сила, но никогда не растет культура и гражданская свобода. Им просто не из чего вырасти – все их табу-предпосылки разрушаются тотемом, поскольку являются посягательством на его единоличное могущество.
В наших же реалиях сила того или иного политического Тотема ярче всего проявляется в "беспределе" и безнаказанности (безтабуированности) его окружения.
Оно и понятно - могущественный Тотем защитит от всего: от закона, от финансовых неурядиц, от угрызений совести. Главное - поклоняться ему истово, самоотверженно и убедительно.
Поэтому, какие там "латифундисты-убийцы", какие там "гуманисты-педофилисты"? Это всего лишь рядовые поклонники Тотема, обладающего такой силой, что его приверженцы уже не находятся в сфере действия ни закона, ни нравственности…
А теперь главный вопрос: а сможет ли вся страна войти в резонанс регресса вместе со своей деградирующей элитой? Сможет ли вся страна жить в неправовом и в неморальном пространстве, как уже живут многие поклонники своих политических божков?
Думаю, что сможет, но недолго. Поскольку отмена Тотемом Табу, или, проще говоря, подмена диктатором собою закона и морали, всегда в истории заканчивается одним и тем же: Тотем сбрасывают в реку и топят, как это было с Перуном, а диктатора…
Ну, здесь возможны варианты. Правда, с одним и тем же концом.
 |
Автор Дмитрий Выдрин
